Алан Рикман

Эта статья была переведена посетительницей сайта Ольгой. Спасибо ей огромное! :))

Алан Рикман сделал карьеру, играя сексуальных, сардонических злодеев, однако в реальной жизни он выглядит образцом лояльности, стабильности и верности. Так как сочетается его причудливое стремление к самоконтролю с его эмоциональным надломом. Он вложил это все в свой дебют в качестве директора фильма.

Я точно знаю момент, когда Алан Рикман стал звездой, хотя тогда никто не заметил, что это произошло, даже сам актер. Это был вечер 26 сентября 1985 года, четверг, место действия - Other Place, студия Королевского Шекспировского Общества (RSC) в Стратфорде-на-Эйвоне, а событие - премьера "Опасных связей". Конечно, сейчас легко говорить о том, что пьеса была предназначена быть хитом. Но в то время театральная постановка романов была не в моде, Кристофер Хемптон считался кем-то вроде диссидента, Ховард Дейви (Howard Davies), директор, не вписывался в рамки RSC - с пьесой о Франции 18-го века, с элементами сексуальной игры группы избалованных аристократов - извращенцев - вызывая чувство финального радостного разгула. И действительно, "Связи" были заключительной постановкой довольно тусклого сезона - возникало чувство неловкости за пьесы, как будто зараженные духом времени.

Той ночью все сговорилось помогать Рикману. Было холодно, было темно, шел дождь, заставляя даже Other Place казаться уютной тихой гаванью. В театре была атмосфера ощущения, что вы присоединились к публике, состоящей в основном из других актеров. То, что написал Хамптон, было национальной пьесой. Лакло, писавший за семь лет до Французской Революции, ограничился свидетельством об обществе, управляемом инстинктами, уничтожившем само себя. Как и Фрейд после него, Лакло ставил сексуальность в основу человеческой деятельности и государства, хотя любовные интриги его виконта де Вальмонта и маркизы де Мертейл должны наводить на мысль о полном разложении их общества. Это была политическая пьеса, но в утонченной, элегантной оболочке - железная рука в бархатной перчатке - в этом есть что-то от сущности самого Рикмана.

То, что я помню о игре Рикмана в роли Вальмонта - это его тело: казалось, что оно все на шарнирах, поэтому может двигаться, как он хочет. Этот голос - ровный, ритмичный и даже музыкальный - возникающий, чтобы соперничать с телом. Он пугал. Пугал не потому, что был аморален, но потому, что заставлял вас быть такими же. Внутри морального вакуума, который окружал его - и который ничто не могло преодолеть - он был неотразим.

В эту ночь, как превосходно сказала Лидси Дункан, которая играла маркизу: "Множество зрителей ушли из театра с мыслями о сексе, и большинство из них хотело бы заняться этим с Аланом Рикманом". Большинство из них уходило из театра еще и удивляясь, где это RSC прятало актера такого уровня. В сезоне 1985 года у него было две шекспировские роли: Джек в "Как вам это понравиться" и Ахиллес в "Troilus and cressida". Даже через 12 лет больно думать о том, какие роли он мог бы сыграть - Гамлет (которого он все же сыграл в 1992), Просперо, Макбет. И почему не предложить ему Чехова. Или Ибсена.

Это было не лучшее время для больших театров. Имело место мужланство (machismo) среди театральных режиссеров, особенно в RSC, что вызывало у актеров справедливое возмущение. Актрисы, в целом, чувствовали себя лучше, особенно если они пользовались традиционной формой отношений между мужчинами и женщинами. Было потеряно множество прекрасных актеров. Некоторые, Джонатан Прайс, например, просто оставили классический театр, чтобы никогда не вернуться. Кеннет Брана, в Riverside, и Ian McDiarmid в Almedia основали свои собственные компании. Рикман еле выскользнул из этой западни. Как он говорит: "Хотелось бы иметь возможность посмотреть назад, в то время, и спросить себя, действительно ли это было лучшее из того, что можно было сделать. Это действительно было блестящее созвездие актеров". И, может быть, отражением этого является то, что Тревор Нанн, человек, который ушел из RSC тогда, это человек, который ушел из Королевского Национального Театра сегодня.

Есть старая китайская поговорка. Если ты будешь достаточно долго сидеть на берегу реки, мимо тебя может проплыть труп твоего врага. Рикман почти 20 лет ждал своего первого триумфа - ему было 42 в 1985 году, когда пришел успех. И даже тогда, когда ему должно было казаться, что он всего достиг, неожиданно ситуация вышла из-под его контроля. Роль Вальмонта в фильме "Опасные связи" ушла к Джону Малковичу, как говорит Рикман, "очень модному в то время". Теперь он может говорить об этом философски. "Мы живем в реальном мире. Моего участия в этом фильме никогда не было в программе, я это знаю". Но тогда это его задело. Он никогда не смотрел фильм: "Зачем мне это?" Но, как он говорит, именно "Связи" изменили направление его работы. Когда пьесу привезли на Бродвей для сокращенного, отредактированного, разрешенного Американским профсоюзом театральных актеров 20-недельного показа, спектакль увидел продюсер Джоэл Сильвер, который искал обаятельного трагикомического злодея, противника для героя "Твердого орешка", которого играл Брюс Уиллис. Кто-то сказал, что не участие в фильме "Опасные связи" спасло Рикмана, потому что сохранило его чувство юмора. "Твердый Орешек" ему его вернул. Рикман в этом блестящем комиксе неотразимо смешон. И заметьте, что он может отметить точную температуру, на которую реагирует камера. Он не кричит в нее - как Брана - и при всей его яркости, не устраивает перед ней суеты. Движения отточены, а то, что он делает уголком глаза, вызывает воспоминания о великом Robert Mitchum. Есть у Британского театра традиция - не замечать национальные таланты, как будто мы не можем сказать, насколько хорош актер, пока он не пересечет Атлантику. Американцы не делают таких ошибок. Следующим фильмом Рикмана в Голливуде был "Робин Гуд, Принц Воров" с Кевином Костнером.

Теперь все это для Рикмана позади. Театральные проблемы остаются, но не задевают Рикмана. Теперь он может делить время между кино и театром так, как он хочет. Он только что вернулся из Лос-Анджелеса, где снимался в фильме "Поцелуй Иуды" со своей подругой Эммой Томпсон. "Это триллер, в котором она играет агента ФБР, а я играю детектива, и мы оба из Нового Орлеана". Он останется в Лондоне, чтобы приступить к съемкам фильма Шермон Макдональд "Зимний гость", сценарий которого он написал в соавторстве с Макдональд, писателем, чью первую пьесу он продвигал, когда был рецензентом еще в Bush Theatre. Среди актеров фильма - Эмма Томпсон. В планах фильм "Луна и грош", адаптированный Кристофером Хамптоном... и так далее. Очевидно, что список ролей в его жизни довольно постоянен. "У меня преданные друзья", - говорит он. Он поддерживает отношения с одной и той же женщиной, Риммой Хортон, уже 30 лет.

Люди иногда описывают Рикмана, как отчужденного, высокомерного, этакое "светило", но вместо холодного, давящего своим авторитетом субъекта, я встретила приятного интеллигентного человека, который много смеялся. Он не легкий человек и сам признает это ("Удачи Вам с этим...") Его первые слова - следующие за моим стандартным "Рада Вас видеть" - ирландское "Лучше бы кого-нибудь другого". Но он искренний. Он будет пытаться быть честным, сказал он. Он не может этого обещать, потому что есть внутренний голос, который проверяет все, что он говорит.

Кажется, что он обладает сверхъестественным умением делать правильный выбор. Прошлогодняя покоряющая фантастическая мистификация "В поисках Галактики", например, едва выполнила всё, что обещали на бумаге, но уже появился значительный культ группы бывших звезд телевидения, которые спасают Вселенную. "Ну, это хороший, яркий, живой фильм, - говорит Рикман, - Люди были удивлены им, и спрашивали: разве вы когда-либо не задавались вопросом, почему некоторые из этих людей (Сигурни Уивер, Тим Аллен, Тони Шалхоуб и Сэм Роквелл) в этом участвовали? Все мы читаем это и считаем, что это было оригинально и трогательно. Режиссёр, Дин Пэрисот, был очень находчив, почти каждый, кого он пригласил, был театральным актером, которого могла задеть эта история. На репетиции, он только сказал: "Это - о Вас, это - ваша история".

Вот список того, что он не любит. Говорить о себе. "К чему это? Бог свидетель, как я скучаю в обществе актеров, говорящих о себе". Услышав вопрос о себе, отвечает: "Я не думаю, что это правильно, чтобы каждый знал все обо мне". Из-за этого можно подумать, что его главная цель - поднять себе цену - но основная мысль, которая возникает наиболее часто в разговоре с ним, это боязнь одиночества. Он не любит театров, которые расположены не в городах, "потому что когда ты уходишь со сцены, ты хочешь выйти с нее в жизнь". Он не любит помпы, которая у него ассоциируется с Нью-Йорком и Голливудом, потому что, когда он приехал туда в первый раз, "черные окна поднимались, и я моментально понял, зачем было все это: что бы держать меня как можно дальше от других людей - и это было ужасно". Проблема в том. говорит он, что успех очень часто влечет за собой изоляцию. "В Лос-Анджелесе это определяется высотой стен вокруг вашего дома и размером дома внутри этой высокой ограды. Это жалкое существование, на мой взгляд". Чем больше успех, тем сильнее давление, которое удаляет тебя из реального мира.

Желание оградить личную жизнь - совершенно другой инстинкт. У большинства людей есть личная жизнь, говорит он, "если понимать под этим желание контролировать наблюдение за вами". Но для актера это очень важно. "Играя, ты отдаешь часть себя, передаешь себя во власть любой роли, которую тебя попросили сыграть. Я не прячусь, не убегаю, не стремлюсь к анонимности. Я оставляю за собой право не иметь на лбу штампа, на котором написано, кто я такой. Потому что это мешает людям, наблюдающим за моей игрой". И он, наверно, прав: информации может быть слишком много.

Я помню, как однажды слышала запись "Pomp and Circumstance Number Three". "Я хочу, чтобы ты сыграл это, - хихикнул старик, и его голос понизился до шепота, - как будто ты раньше никогда об этом не слышал". Это была шутка, но в этом есть доля правды. Как подойти к нужной теме со свежим восприятием - Рикман использует слово "невинно". Когда он играл Гамлета, как он рассказывает, он видел среди публики молодую девушку, одетую в майку с картинкой из "Верно, безумно, глубоко" и изображающую из себя Джульет Стевенсон, которая явно была не в ладах с реальностью. Это все фантазии, говорит он, вымыслы, которые преследуют актеров повсюду. "Я не могу отвечать за чьи-то фантазии. Я не могу думать об этом, я не могу жить с этим и я не хочу на этом останавливаться". Так что же он хочет, спросила я его. Он ответил: "Я хочу быть звеном в цепочке пересказывания истории".

Он знает, что нет новых историй, нет ничего нового под солнцем; только новые способы рассказать их, исполнить их, нарисовать их, сыграть их. Слушая его рассказ об его детстве, я была потрясена сначала отношениями в его семье - любовь, потеря - потом их уникальностью.

Я сказала, что не думаю, что ему доставляло удовольствие быть директором картины, потому что он слишком сильно хочет, чтобы его любили. "Любовь, - сказал он, удивившись так, как будто я только что придумала это слово. - Нет, это не имеет ничего общего с любовью". Потому что, как я поняла позже, любовь занимает особое место в его сознании. Он употребил это слово только дважды.

Говоря о своей спутнице, Римме. И о своей матери.

Счастливое время кажется таким только при сравнении с худшими временами. Его раннее детство, говорит он, было хорошим временем; хотя семья была бедной, а дом в Эктоне маленьким и тесным для шести человек, его родители были счастливы. Было что-то вроде конфликта культур - его мать методистка из Уэльса, а отец ирландский католик - и некоторое количество драк и слез за дверями. Но он никогда не сомневался, что его любят. Это было ему совершенно ясно.

Слушая людей, иногда трудно не изменять сказанные слова. Я думала, что он сказал: "Каждый из нас - это сумма удач, которые у него были". Но что-то в интонации его фразы предупредило меня об ошибке, и когда я попросила его повторить, я услышала, что он говорит lack, а не luck. "Мы те, кто мы есть. Сумма того, в чем мы нуждаемся". Его главная потеря - и не только его, но и его двух братьев, сестры и, конечно, его обожаемой матери - смерть его отца от рака легких, когда Рикману было восемь лет, а остальным детям девять, семь и пять.

Со смертью его отца все изменилось. "Что вы хотите от меня услышать? Да, я помню что-то о нем, но все что я помню о моем отце, это воспоминания восьмилетнего мальчика. Да, его смерть была большим потрясением для четырех детей младше десяти лет". Я спросила его, чувствует ли он отсутствие отца в своей жизни. "Нет, - сказал он, делая это слово больше вопросом, чем ответом, - это невозможно чувствовать". Это невозможно чувствовать, объяснил он, потому что человек должен жить своей жизнью.

Продолжение...